понедельник, 22 ноября 2010

01:21

Мой японский

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Я занимаюсь японским на 2-х курсах 3 раза в неделю и на них важны и хорошо даны очень разные вещи.
На курсах при ФМО БГУ мы медленно и детально проходим письменность, берём много лексики. Вторые, благотворительного японского фонда, дают фонетику, грамматику. устную речь и лексику. Вторые курсы нравятся мне намного больше... Хотя бывает трудно, но это мотивирует. Мне нравится. когда сенсей улыбается нашим знаниям. Нравится учиться для себя, без тестов и проверок... Но иногда нужен и другой подход. и строгий контроль...

@темы: повседневка

URL

01:14

Бывает...

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Что время сильно замедляется и перед глазами пролетает вся жизнь. Когда беда недалеко, когда есть для жизни опасность.
Сегодня я многое переосмыслила за 3 секунды падения с лестницы

@темы: мысли, повседневка, грани

URL

суббота, 20 ноября 2010

13:33

Учебные материалы

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Экклесиаст как метатекст эпохи барокко

Г.В. Синило

читать дальшеБарокко и классицизм в истории мировой культуры: Материалы Международной научной конференции. Серия «Symposium». Выпуск 17. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.

Становление новых художественных стилей на рубеже XVI—XVII веков, несомненно, связано с кардинальными изменениями в мироощущении человека той эпохи — под влиянием социальных катаклизмов, потрясших Европу на переломе столетий (практически во всех странах — эпоха «великой Смуты»), братоубийственных войн между католиками и протестантами, а также великих научных открытий (особенно в области астрономии, космологии, физики). На смену геоцентрической и соответствующей ей антропоцентрической концепциям приходят совершенно иные подходы. Все больше осознавая зависимость от неких иррациональных сил, человек перестает ощущать себя центром вселенной, равно как и Земля перестает быть твердым центром замкнутого мироздания. Более того, выясняется, что подобного центра вообще не существует, что наша планета — лишь песчинка в огромной и безграничной Вселенной (идея Дж. Бруно о множественности миров). Тем острее в сознании мыслящих людей возникает вопрос: что же такое человек на этой Земле? На смену концепции гуманистического индивидуализма, абсолютной самоценности и автономности личности, победоносности человеческой воли приходит представление более сложное, амбивалентное, прекрасно выраженное в знаменитых «Мыслях» Б. Паскаля: «Что за химера — человек, какой феномен, какое чудовище, какой хаос, какой источник противоречий, какое чудо! Судья всего на свете, глупый червь земли, хранитель истины, клоака непостоянства и заблуждений, слава и отброс Вселенной». В сознании мыслящего человека сложной переходной эпохи складываются трагические антиномии: человек велик и одновременно беспредельно слаб; он познает мир, но последний оборачивается к нему все более своей иррациональной стороной; человек свободен и в то же время абсолютно зависим от таинственных сил, которые, возможно, не будут познаны никогда. Это новое мироощущение достаточно полно выражается в формуле Паскаля «человечество — мыслящий тростник», а также в знаменитых афоризмах Б. Спинозы, несущих в себе горькую диалектику свободы и несвободы: «Человек, думающий, что он свободен, подобен брошенному камню, который думает, что он летит» и «Свобода есть осознанная необходимость». Как известно, это усложнившееся восприятие мира могло быть по-разному преломлено в искусстве: можно было акцентировать иррациональность, иллюзорность, изменчивость бытия — и такой путь вел художника к барокко; но можно было сделать акцент на разуме, который, хотя бы в сознании, пытается «снять» противоречия, гармонизировать хаос, и этот путь вел к классицизму. Два великих стиля эпохи, безусловно, оказываются двумя сторонами одной и той же «медали», двумя разными ответами на кризис ренессансного сознания и попыткой спасения гуманистических ценностей в изменившихся условиях.

Закономерно XVII век становится временем, когда библейская эстетика, покоящаяся прежде всего на категории возвышенного, открывается в качестве существенного корректива к античному эталону красоты и уравновешенной меры, и это особенно существенно для барокко, пытающегося выразить невыразимое, постичь символический смысл вещей и явлений. Протагоровский тезис о человеке как мере всех вещей, поднятый на щит Высоким Ренессансом, дополняется и осложняется библейским подходом, исходящим из принципиальной несоизмеримости Бога и созданного им мира с человеческой мерой. Сопоставляя эллинский и библейский подходы к миру и человеку, С.С. Аверинцев писал: «Греция дала образец меры, Библия — образец безмерности; Греции принадлежит «прекрасное», Библии — «возвышенное», то особое качество, которое в природе присуще не обжитым местностям, но крутизнам гор и пучинам морей. Тема греческой поэзии — статика формы, тема библейской поэзии — динамика силы. Грек Протагор сказал: «Человек есть мера всех вещей»; но Библия рисует бытие, как раз неподвластное человеческой мере, несоизмеримое с ней» (Аверинцев С.С.Арфа царя Давида: У истоков древнейшей лирической традиции // Иностранная литература. 1988. № 6. С.189). Вероятно, открытие заново библейской идеи о несоизмеримости безмерного божественного бытия и человека — идеи, не умаляющей человека, но побуждающей его к бесконечному духовному росту, — а вместе с ней и открытие библейской эстетики происходит каждый раз в эпохи шатаний, потрясений и переломов, когда человек ощущает болезненные разрывы в собственном сознании и ищет ускользающую точку опоры (так будет и на переломе XVIII-XIX, а затем XIX-XX веков). При всей важности для эпохи барокко Библии в целом, особенное значение для нее приобретают такие книги, как Псалтирь (пожалуй, ни одна эпоха не дает большего количества подражаний и переложений, в том числе и целостных), Песнь Песней (она особенно важна для мистической традиции), Плач Иеремии (трагизм эпохи Тридцатилетней войны находит в этой скорбной поэме исчерпывающую парадигму). Однако ни одна из книг библейского канона не притягивала к себе мыслителей и поэтов эпохи барокко так, как Книга Экклесиаста — загадочная поэма о тайнах бытия и уделе человеческом. Неостоицизм XVII в., являющийся философской базой барокко и преломляющий идеи античного стоицизма через призму библейского миросозерцания, находит в Экклесиасте один из самых органичных для себя текстов.

Коэлет (в переводе с иврита — «Проповедующий в собрании» или «Собирающий общину [для проповеди]»; греческой калькой этого слова является Экклесиаст) — одна из самых сложных и странных книг Танаха (еврейской Библии, ставшей первой частью Библии христианской). Как свидетельствуют, с одной стороны, ее язык, близкий не столько классическому языку Торы (Пятикнижия) и пророческих книг, сколько ивриту Мишны, с другой — находки в Кумране, эта книга была завершена не ранее, но и не позднее IV—III вв. до н.э. Другими словами, Экклесиаст — одна из самых поздних книг, вошедших в ветхозаветный канон. Известно, что во II в. н.э. она вызвала споры среди мудрецов Академии в Явне, равно как и Песнь Песней. И если последняя смущала своим откровенным эротизмом, то Экклесиаст — своим ярко выраженным скептицизмом. Действительно, уже первая строка собственно текста после надзаголовка — «Слова Проповедующего в собрании, сына Давидова, царя в Иерусалиме» (1:1; перевод И.М. Дьяконова // Ветхий Завет: Плач Иеремии. Экклесиаст. Песнь Песней. М., 1998. С. 41; далее текст Экклесиаста цитируется по данному изданию с указанием страницы в скобках) — гласит: «Суета сует, — сказал Проповедующий, — суета сует, все суета» (1:2; С.41). Традиционное русское суета достаточно плохо передает смысл слова, стоящего в оригинале: хавель — «пар, выдыхаемый изо рта», «дыхание», «дуновение» — слово, наиболее емкое для выражения идеи бренности и абсолютной бессмысленности нашего мира. «Все есть хавель, все хавель хавалим», — провозглашает неведомый мудрец, входящий в образ Соломона, и этот образ, по словам С.С. Аверинцева, «взят как обобщающая парадигма для интимного жизненного опыта» (Аверинцев С.С. Древнееврейская литература // История всемирной литературы: В 9 тт. М., 1983. Т. 1. С.296). Все хавель — это будет повторено в тексте около двадцати раз. Мысль о хрупкости и бренности бытия соединяется с мыслью о его тщетности («Что пользы человеку от всех его трудов, над которыми он трудится под солнцем?» — 1:3; С.41), а также с мыслью о повторяемости всего — как в мире природном, так и в человеческом обществе: «Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое, где восходит, торопится оно; // Бежит на юг, поворачивает на север, // Кружит, кружит на бегу своем ветер, // И на круги свои возвращается ветер; // Все потоки бегут в море — // Но море не переполняется. // К месту, куда бегут потоки, — // Туда они продолжают бежать; // Изношены все слова — ничего не расскажешь, // Глядят, не пресытятся очи, внимают, не переполнятся уши. // Что было, то и будет, и что творилось, то и будет твориться, // И нет ничего нового под солнцем» (1:5—9; С.41—42). Кажется, это абсолютно противоречит духу Библии, открывающей осмысленное, целенаправленное движение истории — в противовес языческому восприятию времени, движущегося по гигантскому замкнутому кругу. Учитывая идею вечного круговорота бытия, здесь долгое время искали чисто греческое влияние. Но то, что для эллинских философов было знаком стабильности и гармонии, для Коэлета-Экклесиаста является причиной страдания: где же смысл, если все вращается по кругу, все повторяется заново? Это круговращение для него — синоним абсурдности мира, бесплодности усилий человека изменить что-либо в нем: «Но оглянулся я на дела, что сделали мои руки, // И на труды, что исполнить я старался, — // И вот, все — тщета и ловля ветра, // И нет пользы под солнцем!» (2:11; С.44). Смелая метафора — реут руах («ловля ветра», «пастьба ветра», «погоня за ветром», но одновременно и «томление духа») как нельзя лучше выражает ощущение бесцельности и бессмысленности жизни. К этому прибавляются проклятые вопросы теодицеи, разрывавшие сознание Йова: «Есть праведник, гибнущий в праведности своей, // И есть нечестивец, долговечный в своих злодеяньях?» (7:15; С.55). Скепсис Экклесиаста столь тотален, столь остро ощущение зла, наводнившего землю, что мудрец завидует мертвым или совсем не рождавшимся: «…благо тому, кто совсем не жил, // Кто не видел злого дела, что творится под солнцем» (4:3; С.48). Тоска Экклесиаста проистекает из утраты осмысленности мира. Именно поэтому его скепсис, полагает С.С. Аверинцев, «есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается не в мировой гармонии, но в мировом смысле. Его тоска — как бы подтверждение от противного той идеи поступательного, целесообразного движения, которая так важна и характерна для древнееврейской литературы в целом. Постольку он остается верным ее духу» (Аверинцев С.С. Древнееврейская литература… С.296).

Через смыслоутраты Экклесиаст на наших глазах пытается пробиться к смыслу бытия и утверждает принципиальную непознаваемость мира. Ведь чем больше человек его познает, тем больше тайн и загадок (мысль, столь дорогая и понятная человеку эпохи барокко). Именно поэтому знание — гордый и одновременно горький удел человека — «Ибо от многой мудрости много скорби, // И умножающий знанье печаль умножает» (1:18; С.43). С идеей иррациональности бытия связана идея неизъяснимости Бога, неисповедимости Его путей. Ощущение великой тайны Божественного бытия рождает знаменитый, анафорически и антитетически организованный фрагмент в третьей главе (3:1—8), начинающийся словами: «Всему свой час, и время всякому делу под небесами: // Время родиться и время умирать…» (3:1—2; С.46). Здесь выражена антиномичная мысль о предопределенности, разумной закономерности бытия и невозможности для человека прозреть эту закономерность. Но, возможно, в этом величайшее благо: зная эту закономерность, человек не мог бы выбирать свой путь и духовно расти. В бренном, непостижимом, алогичном мире Экклесиаст провозглашает как незыблемые ценности милосердие, любовь, сострадание. Только осознав в полной мере хрупкость и трагизм земного бытия, человек может по-настоящему радоваться каждому его мгновению: «Так ешь же в радости хлеб твой и с легким сердцем пей вино…» (9:7; С.59). Однако это не означает безудержного разгула гедонизма: через абсолютное приятие жизни и непрерывное усилие духа, через наполнение смыслом каждого мгновения нашей бренной жизни Коэлет утверждает пафос преодоления тщеты и суеты: «Сей семена с утра и рук до вечера не покладай… Даже если много дней человек проживет, // То да радуется каждому из них — // И помнит о днях темноты, ибо тех будет много: // Все, что наступит, — тщета. // Радуйся, юноша, молодости своей…» (11:6, 8—9; С.63—64). И напоминание, целиком возвращающее великого скептика в лоно традиции, на стезю осмысленности мира: «И о своем Создателе помни с юных дней…» (12:1; С.64). Через дерзновенное сомнение и, казалось бы, тотальный скепсис, Экклесиаст утверждает необходимость веры и свободу воли, данную человеку. Финал человеческой жизни предопределен, но путь выбирает он сам. Как скажет другой великий мудрец, рабби Акива, выражая антиномичную истину Откровения, «все предопределено, но свобода дана».

Экклесиаст становится не просто настольной книгой человека эпохи неостоицизма — наряду с книгой Марка Аврелия «К самому себе» или трактатом Юста Липсия «О постоянстве» («De Constantia»), — но своего рода исчерпывающей парадигмой духовного поиска, философского осмысления мира. Ведущие мировоззренческие принципы барокко, определяющие, в свою очередь, содержательные аспекты этого искусства и его стилистику, находят для себя благодатную почву в раздумьях и афоризмах Экклесиаста. Так, несомненно, ведущим мировоззренческим принципом барокко и одновременно его генеральной темой является vanitas mundi («бренность мира») — видение мира в бесконечной изменчивости, текучести, постоянном непостоянстве. Само же понятие vanitas есть прямой продукт рецепции текста Экклесиаста и попытки передать средствами латыни непереводимое хавель. Показательно, как часто в поэтических текстах эпохи барокко (например, в названиях од и сонетов А. Грифиуса) звучит экклесиастовское «Vanitas mundi», «Vanitas! Vanitatum vanitas!», «Vanitas, vanitatum et omnia vanitas» и как часто барочные поэты, соревнуясь с древним мудрецом, пытаются расширить круг метафор, выражающих бренность человека и человеческого бытия: «Wir sind ein Wind, ein Schaum, // Ein Leben, eine Bach, ein Reif, ein Tau, ein Schatten» (Gryphius A. Werke in einem Band. Weimar, 1963. S. 18—19). «Кто мы, люди? — вопрошает Грифиус. — Жилище яростной боли, мяч обманчивого счастья, призрачный свет мгновения, арена страхов и превратностей, мгновенно растаявший снег и догоревшая свеча»: «Was sind wir Menschen doch! Ein Wohnhaus grimmer Schmerzen, // Ein Ball des falschen Glucks, ein Irrlicht dieser Zeit, Ein Schauplatz aller Angst und Widerwartigkeit, // Ein bald verschmelzter Schnee und abgebrannte Kerzen» (S. 18). Еще одним определяющим барочным принципом становится discordia concors («соединение несоединимого», «объединение диссонансов») — и в первую очередь, иррациональности и рационализма в подходе к миру, признание его принципиальной непознаваемости и необходимости непрерывно постигать истину (быть может, наиболее ярко эти метания и страсти разума, хотя и не постигающего истину, но направляющего человека к ней, предстают в драматургии Кальдерона). Барокко исследует великие контрасты бытия — мрака и света, плоти и духа, времени и вечности, жизни и смерти, разводит их врозь и неожиданно объединяет, демонстрируя их взаимопереходы и мнимость границ между ними (как, например, в поэзии Дж. Донна). Предельно изменчивому и диссонансному миру противостоит Constantia — постоянство человеческого духа, ищущего опору в собственной душе и в вере, утверждающего ответственность перед самим собой, перед своим временем, перед Творцом. Хрупкий и слабый человек оказывается тем единственным звеном, которое соединяет краткое мгновение и Вечность, в его власти наполнить ничтожное мгновение истинным духовным величием — прежде всего, через неуспокоенность духа, сеющего семена и непокладающего рук: «Так думай о свой судьбе, // Поскольку жизнь — одна ведь! // Спеши хоть память о себе // Хорошую оставить…» (Грифиус А. Мертвец говорит из своей могилы / Пер. Л. Гинзбурга // Европейская поэзия XVII века. М., 1977. С. 237). Размышления Экклесиаста о времени и заданных в нем сроках, которые не в силах постичь человек, во многом определяет тяготение барочного духа к проблеме времени, стремление проникнуть в тайну его неумолимого движения: «Во времени живя, мы времени не знаем. // Тем самым мы себя самих не понимаем. // В какое время мы, однако, родились? // Какое время нам прикажет: «Удались!» // А как нам распознать, что наше время значит // И что за будущее наше время прячет?» (Флеминг П. Размышление о времени / Пер. Л. Гинзбурга // Европейская поэзия XVII века… С. 218—219). Сам кардинальный ход парадоксальной мысли Экклесиаста — от утверждения тщетности и бренности бытия к призыву радоваться каждому его мгновению — находит многомерный и многообразный отзвук в барочном парадоксальном сопряжении предельного трагизма жизни и безудержного упоения ее красотой. Думается, Экклесиаст выступает для эпохи барокко как смыслопорождающий текст, как Метатекст, вызывающий к жизни новые и новые тексты — комментарии трагического и исполненного великой жизнестойкости духа на полях библейской книги: «Холодный, темный лес, пещера, череп, кость — // Все говорит о том, что я на свете гость, // Что не избегну я ни немощи, ни тлена. // Заброшенный пустырь, замшелая стена, // Признаюсь, любы мне… Что ж, плоть обречена. // Но все равно душа бессмертна и нетленна!…» (Грифиус А. Одиночество / Пер. Л. Гинзбурга // Европейская поэзия XVII века… С.242).

URL

09:41

Такое чувство, что...

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

С моим преподавателем европейской лит-ры 17 века произошла профессиональная деформация и в стремлении к борочному остроумию она читает лекции и пишет учебники "тёмным" стилем.

UPD: А учебник Артаморнова она называет Великим Злом нашей библиотеки. Потому что он советский и хорошо написан...

@темы: ощущенческое

URL

четверг, 18 ноября 2010

22:20

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Я сделала это) HSK 3 уровень 258 баллов, по плаванию всё выходит, да ещё японский 97%

Хорошо, когда всё удаётся.

@темы: повседневка

URL

вторник, 16 ноября 2010

14:33

Моё расписание

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Понедельник

до 16 ВУЗ
18.30 - 20.30 курсы японского

Вторник

до 13 ВУЗ

Среда

до 17 ВУЗ

Четверг

До 13 ВУЗ
16.00 - 17.00 бассейн
18.30 - 20.30 курсы японского

Пятница

До 16 ВУЗ

Суббота

до 12 ВУЗ

Воскресенье

15.00 - 16.00 японский клуб (начиная с 14.11)

запись создана: 07.11.2010 в 00:05

URL

суббота, 13 ноября 2010

12:14

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Знак иньян бывает шоколадный (!)
Удивительные вещи иногда попадаются.

@музыка: отаку-радио

URL

четверг, 11 ноября 2010

14:59

Доступ к записи ограничен

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

URL

понедельник, 08 ноября 2010

23:48

Впечатление

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Нет, курсы мне понравились, не думайте. Но почти ничего полезного не было. Зато поставили фонетику, посидели на татами и сделали оригами. Было довольно неплохо. Преподаватель приятный, группа неплохая... И нельзя требовать слишком многого: когда мы начинали китайский, было не больше, хотя тоже хотелось) В общем-то, пока курсы себя оправдывают.

@темы: повседневка

URL

суббота, 06 ноября 2010

13:12

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

06.11.2010 в 12:27

Пишет Эльфани:

Хаксли против Оруэлла
Комикс художника и блоггера Стюарта Макмиллена (Stuart McMillen) по тексту из книги Нейла Постмена показывает различия между двумя наиболее значимыми антиутопическими романами прошлого века: «1984» Джорджа Оруэлла и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли. Хотя автор и несколько передергивает, подгоняя роман Хаксли под сегодняшний день, в главном он прав — мир, в котором мы живем сегодня ближе ко второй антиутопии. На русский комикс переведен пользователем ЖЖ bober-maniac.

источник www.netlore.ru/Huxley-vs-Orwill

То что наш мир все больше превращается в антиутопию, я, пожалуй, согласна. Даже в развитых и благополучных странах все оказывается не столь и благополучно, если поговорить с их жителями. А ваше мнение?

URL записи

URL

понедельник, 01 ноября 2010

17:29

Иногда…

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Иногда мне действительно страшно. Китайцы говорят одно, учебники другое… А с чем я останусь к концу обучения? Буду ли я знать язык? Или просто набор полуграмотных разговорных фраз?

@темы: повседневка, иллюзии

URL

10:42

Дайри-магия?

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

0

Вопрос: Получится?

1. Получится!	6	(100%)



Всего:	6

URL

воскресенье, 31 октября 2010

22:09

Самайн

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Скоро потухнут огни и зажгутся новые.. Откроются новые вороты и конница проскачет по небу.

@музыка: Хельга - Самайн

@темы: грани

URL

среда, 27 октября 2010

18:18

А своих вроде вывела)

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

27.10.2010 в 13:08

Пишет Алькор:

Тараканы - это НашеВсё! :-))))))
Найдено у Blaze:

URL записи

URL

воскресенье, 24 октября 2010

22:46

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Вчера была на квартирнике Кошки Сашки. надо сказать, атмосфера на квартирниках действительно особенная, очень тёплая, близкая, открытая. Кошка Сашка - очень открытый и весёлый человек. С ней приятно общаться.
Она пела для нас 3 часа 20 минут. Старые и новые песни.
Последнее отделение все пели хором.
В общем, было очень здорово.

URL

суббота, 23 октября 2010

04:16

Депресняка ты порожденье...

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Написалось однако. Знаю про косяки

Декаданс.

Когда цепочками следов
Рассыплется земля,
Когда сгорит знамя ветров,
О милости моля,
Когда, пробив преграды льда,
Заплещется вода,
Я получу свой новый шанс –
Мой личный декаданс.
Своих стремлений не тая
И разгоняя мглу
Зажжётся вдруг моя свеча
И канет прах в золу
Сжигая письмена, огонь
Затопит воском стол.
Я протяну к теплу ладонь.
Скажу лишь: «Я никто».
Мой декаданс минует вновь.
Я в комнате одна.
Лишь тлеет с кровью и золой
Заветная мечта.

@темы: повседневка, грани

URL

03:55

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Она идет по жизни смеясь
Она легка как ветер нигде на свете
Она лицом не ударит в грязь
Испытанный способ решать вопросы
Как будто их нет
Во всем видеть солнечный свет
Она идет по жизни смеясь
Встречаясь и прощаясь не огорчаясь что прощанья легки а встречи на раз
И новые лица торопятся слиться
В расплывчатый круг
Как будто друзей и подруг
Она идет по жизни смеясь
В гостях она как дома где все знакомо
Удача с ней жизнь удалась
И без исключенья все с восхищеньем
Смотрят ей вслед
И не замечают как плачет ночами
Та что идет по жизни смеясь (с) Машина времени

В какой-то степени это про любого из нас :fog:

@темы: небо хочет упасть, иллюзии, в зеркале моём, фантазии, похожие на жизнь

URL

03:41

Моя первая запись в этом дневнике с сегодняшними комментариями

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Пятница, 14 ноября 2008

Позади блеск костра, впереди сладость ран...
(а откуда оно? не помню)

Когда сталкиваешь со слепой страстью, готовой преодолевать любые препятствия и биться об стены, становится не по себе. Она имеет силу. Силу разрушения всего на своём пути. От неё теряют голову. Она самка по себе темнее ночи. А нужна ли такая любовь?
(а это не любовь. Это шималади)

Бывает дружба более едкая, чем любая вражда. Кто-то хочет казаться сильнее другого, управлять, разделять и властвовать. А дружба это или иллюзия?
(надо же... а ведь после того, как это написала, сколько напарывалась на эти грабли? Много. То-то же)

Мы идём за болотными огоньками, исчезая во тьме... Мы не умеем ждать и отличать настоящее от поддельного.
А сколько в нас в самом деле настоящего, живого, не на показ? И скольким дано это увидеть? А сколько других идёт за нами, нашим образом, как за тем же болотным огоньком?
(научилась я быть настоящей, научилась видеть и ценить это в других)

Все мы слепы, потому что хотим верить в лучшее. Потому что есть вещи сильнее нас. Нас, но не нашей воли... Некоторые закрываются, боясь ошибиться, другие вечно идут открытой грудью на стрелы и удивляются, когда их не встречают...
(а это зря... очень зря написано)

@темы: я, иллюзии, в зеркале моём

URL

воскресенье, 17 октября 2010

01:02

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Океан жизни

Волны жизни в блоге teh-nomad

@темы: тест

URL

понедельник, 11 октября 2010

01:48

Our DÃš Danann form has passed with time, But still we love music and still we love wine. (c)

Нужно уметь несбыточно мечтать. Мечты - важная штука: однажды, когда ты этого уже не ждёшь, они сбываются (с)

@темы: мысли

URL


Запомнить